Фото i.obozrevatel.ua

Увидев, как заботливо 52-летняя Татьяна опекает худенькую девушку, я подумала, что это ее дочь. Оказалось, темноволосая Яна — просто ее соседка по палате. Но так уж сложилась жизнь: ближе друг друга у обоих никого нет…

Как вылечить эпилепсию за… 22 копейки?

18-летняя Яна с детства страдает тяжелой формой эпилепсии. В небольшом городке, где жила с родителями, помочь ей ничем не могли. Поэтому родители сочли за лучшее определить ее в детский психоневрологический интернат, расположенный далеко от дома. Сначала навещали часто, затем появились другие заботы — в семье родились еще двое детей, к счастью, абсолютно здоровых. А маленькая Яна стала лишней, ее почти не навещали.

Когда девушке исполнилось 18, ее перевели в Белоцерковский психоневрологический интернат для взрослых. В незнакомом месте Яна приживалась тяжело, грустно бродила по коридорам, скучала по прежним подругам. Тогда-то соседка по комнате и решила взять над ней шефство. Познакомила с коллективом, показала все местные достопримечательности. И Яна постепенно освоилась.

В прошлом у Татьяны — семья, двое детей, неплохая работа. Все перечеркнул страшный диагноз «шизофрения». Болезнь проявилась внезапно, когда ей было уже за 40. Муж с ней развелся, взрослые дети приезжают редко. Оставшись одна, отрезанная недугом от прежнего мира, Татьяна отдала свою заботу беспомощной девушке. Теперь они всегда ходят вместе: у Яны могут начаться судороги, и соседка должна быть рядом.

Врач-психиатр Василий Мацион, работающий в Белоцерковском интернате с 1997 года, всех своих больных знает наперечет. Можно ли запомнить имена и фамилии более двухсот человек? Оказывается, да. Причем знает он не только подробности диагноза, но и личной жизни каждой. Больные поступают сюда из всей Киевской области. Многие после детдомов и интернатов, кого-то привозят измученные родственники.

С психически больными очень тяжело, они непредсказуемы, поэтому их и отдают под опеку государства. Интернат — переходная ступень между больницей и жизнью в обществе. Здесь людей не только лечат, но и пытаются адаптировать к самостоятельной жизни.

— Наша задача — держать пациентов в стабильном состоянии, не допуская обострения болезни. Но можно ли добиться этого, если из бюджета на лекарства нам выделяют всего… 22 копейки в день? Поэтому фактически у нас есть лишь самые дешевые препараты — аминазин, трифтазин. Ими и приходится лечить от всех болезней, — с горечью говорит Василий Мацион. — А ведь около 70% пациентов страдают разными формами шизофрении, не менее 10% имеют органические поражения центральной нервной системы, есть эпилептики, причем очень тяжелые. Чтобы их состояние оставалось стабильным, необходимы сильные нейролептики, противосудорожные препараты, которых мы давно уже не получаем. Купить за свои средства не можем, так как стоимость таких препаратов, как правило, довольно высока. Например, упаковка из пяти ампул галоперидола стоит 30 гривен.

Если у больных есть родственники, обращаемся за помощью к ним. Но многие просто не в состоянии оплачивать дорогие лекарства. А среди наших пациентов есть и «отказные», не имеющие родственников, помочь им вообще некому. Приходится как-то выкручиваться. Стараемся комбинировать несколько дешевых лекарств, добавляем реабилитационную программу, диетическое питание. Взять хотя бы ту же Яну. У нее тяжелая форма эпилепсии. В детском интернате, откуда она поступила к нам, у нее было до десяти приступов в месяц. Самое обидное, что в современной медицине существует множество противосудорожных препаратов, способных избавить девушку от мучительных приступов. Но нам они все не по карману. И родители Яны тоже не могут их купить. Поэтому мы разработали для этой пациентки специальную диету — исключили целый ряд продуктов, соль, специи, вкусовые раздражители, ограничили потребление жидкости. Делаем для нее успокаивающие травяные чаи. В результате за последний месяц у Яны не было ни одного приступа. Но все же таким больным нужен ежеминутный контроль, а у нас нет возможности прикрепить к ней индивидуальную сиделку. Наш медперсонал загружен до предела. Очень помогает Татьяна, ее соседка.

Вообще расселение пациентов — очень важный компонент лечения. Стараемся подбирать людей психологически совместимых. И учим их помогать друг другу, ведь им придется жить вместе долгие годы. И если кому-то вдруг станет хуже, соседка сразу придет и скажет. Это смягчает последствия нехватки лекарств, но все же полностью заменить их не может. Было бы у нас больше качественных медикаментов, и качество жизни пациентов было бы гораздо выше, дольше длилась бы ремиссия.

Народные средства поистине спасают интернат. Например, при столовой недавно открыли фитобар. Диетическая сестра готовит здесь кислородный коктейль, травяные настои, фиточай. Это укрепляет иммунитет, и питомцы теперь меньше болеют простудными заболеваниями. Обычно заболевших воспитанниц отправляют в городские лечебные учреждения, а там с них требуют на общих основаниях — заплатить благотворительный взнос, купить медикаменты и лекарства. А на все это в бюджете предусмотрены те же жалкие 22 копейки.

Тихие бабушки

В сентябре Белоцерковский интернат отметит свое 30-летие. Поначалу в этом здании располагался дом престарелых, затем его перепрофилировали. Но в сознании горожан он по-прежнему остается местом, куда можно устроить беспомощных пожилых людей. Поэтому и сегодня всеми правдами и неправдами стараются «сдать» сюда стариков. И многим удается собрать необходимые справки о том, что бабушка, мол, страдает серьезным психическим расстройством, поэтому необходимо поместить ее в интернат.

По бумагам вроде бы все правильно, но, пообщавшись с новоприбывшими, сотрудники быстро определяют, что те в здравом уме.

Тихая, виновато улыбающаяся старушка стала жертвой собственного племянника. Жила одна, в хорошей двухкомнатной квартире, вот и приютила у себя юношу. А он потихоньку оформил жилплощадь на себя, выписал тетушку, продал квартиру и уехал из города. На 70-м году жизни бабушка оказалась бомжем. И таких невеселых историй — сколько угодно. Многие женщины по путевкам числятся одинокими, но затем оказывается, что это не так. Просто родственники сбыли их сюда, чтобы завладеть квартирами. Такие непрофильные пациенты составляют значительную часть контингента. Психическими заболеваниями они не страдают, лечить их, по сути, не от чего. Нужен просто уход, которого не хотят или не могут дать близкие. Конечно, для них нужно бы создать специальное отделение, в лечебном учреждении им не место. Но тихим бабушкам больше некуда деваться. В итоге интернат переполнен. Сейчас здесь 210 человек, на очереди стоят еще 50.

— Когда я пришла сюда три года назад, первое впечатление было очень грустным, щемящим, — признается директор Белоцерковского психоневрологического интерната Оксана Завгородняя. — В отделении, где лежали самые тяжелые больные, провалился пол, двери были со щелями и по коридорам гуляли сквозняки. Ведь зданию уже около тридцати лет, оно нуждается в капитальном ремонте. Счастье, что нам удалось отремонтировать несколько отделений. Были проблемы и с питанием. Сейчас ситуация улучшилась — мы заключили так называемый региональный контракт с несколькими колхозами: деньги, причитающиеся нам из бюджета, поступают на их счета, а они рассчитываются с нами продуктами — яйцами, молоком, овощами, мясом. Так что нормативы питания мы сегодня соблюдаем полностью. А вот ситуация с лекарствами попрежнему остается напряженной. Пресловутых двадцати двух копеек абсолютно не хватает. Самостоятельно зарабатывать мы не можем, спонсоры нами не интересуются. Остается лишь надеяться на лучшее и терпеть.

Знаете, раньше я работала педагогом в школе и могу сказать по собственному опыту, что наши больные доброжелательнее детей. Они относятся к персоналу со всей душой. Не забудут напомнить: «Оксана Ивановна, а вы поели? А платок почему не надели, ведь на улице холодно?» С такой трогательностью обо мне никто не заботился. Современные дети зачастую избалованы, а эти женщины обделены судьбой и потому умеют ценить тех, кто идет к ним с добром.

Интернат для многих становится настоящим домом, единственным местом, где их ждут, о них заботятся. Никак не могу привыкнуть к тому, что к нам «сдают» старичков. Тяжело бывает, когда привозят бабушку, неходячую, мы принимаем ее на носилки, заносим в интернат, а со двора вслед несется дружный вздох облегчения: «Ох, спасибо! Спихнули обузу!» А ведь она их вырастила… Недавно вот сын сдал родную мать. Пока она лежала в больнице с тяжелым инсультом, он собрал все справки и оформил ее к нам. И прямо из больничной палаты привез сюда. Я говорю мужчине: «Ну зачем вы так? Хотя бы подождали, пока она окрепнет!» А он объясняет, что не мог иначе: жена поставила ультиматум — или семья или мать. Старушка требует ухода, внимания, это всех раздражает.

Иной раз женщины поступают из больших и внешне благополучных семей в таком запущенном состоянии, что ужас охватывает. Грязные, нечесаные, с длинными ногтями… Неужели дочь, невестка, внучка не могли хоть пару минут уделить бабушке? Одну новенькую мы положили в ванную, и она была так счастлива! «Я, — говорит, — забыла уже, что это такое! Будто заново на свет родилась». Другие наесться не могут. На завтрак даем им обычный суп, хлеб с маслом, чашку чая, а они благодарят — дети, мол, для нас и этого жалели! Но, как правило, эти милые, тихие бабушки живут у нас совсем недолго. Три-шесть месяцев — и уходят в мир иной. Вроде и питание здесь неплохое, и уход, а все равно они тоскуют по дому. И не могут примириться с тем, что дети, внуки их оставили. Вслух их не ругают, но по ночам часто плачут. От горя и уходят раньше времени. Хочется сказать родственникам: опомнитесь, что вы делаете! Пусть пожилые люди проведут свои последние дни с близкими.

Даже в мир иной тихих бабушек зачастую провожают только сотрудники интерната. Сразу же после кончины сообщают родственникам — по телефону либо срочной телеграммой. Но более половины отказываются не только хоронить сами, но даже приехать проститься, перекладывая все заботы на плечи государства. Что ж, если никто из близких не приезжает в течение 72 часов — хоронят сами. Из подопечных интерната создали «ритуальную бригаду»: они и готовят покойника к погребению, обмывают, одевают в чистую одежду. Специально для этого в интернате есть комплекты нового белья, платки.

Для погребения интернатских выделили отдаленный и самый запущенный участок городского кладбища, где обычно хоронят бомжей. Самые скромные похороны обходятся не менее чем в 270 гривен. Из-за этого постоянно возникают проблемы с коммунальным хозяйством, которому принадлежит городское кладбище. Долг за их услуги одно время превышал 5 тысяч гривен. Платить было нечем. И сотрудники коммунального хозяйства заявили интернату: «Больше в долг хоронить никого не будем!» Пока заведующая и врачи обивали пороги начальников и руководителей всех мастей, пытаясь найти деньги, в морге несколько дней пролежало тело одной из бабушек...

Молодые

Молодые обитательницы интерната приживаются легче, ведь они могут ходить, общаться, работать. Одно из отделений так и называется— «молодежное», ведь многим тамошним пациентам нет и 30. Здесь часто звучит пение, музыка. Девчата с удовольствием участвуют в самодеятельности, устраивают дискотеки.

Днем я никого не застала. Одна бригада благоустраивает территорию, другая ухаживает за теплицей. У интерната около 10 гектаров земли, свинарник, так что каждая может найти себе дело по душе. Популярнее всего работа в полеводческой бригаде. Сажают то, что нравится самим, — перец, помидоры, огурцы.

Снежана и Наташа подходят к Василию Ивановичу, чтобы посоветоваться — что везти подруге в больницу. В их обязанности входит навещать тех, кто находится на лечении в городских больницах. Они приходят в палаты, прибирают, кормят, ухаживают, узнают у врачей, как идет лечение, что необходимо привезти. На расходы, проезд, продукты и гостинцы им выдают небольшую сумму. Ни разу не было случая, чтобы деньги потеряли или потратили на свои нужды — в этой бригаде только честные, порядочные люди. Другие отсеиваются очень быстро.

Настоящая гордость интерната — веники и метелки собственного изготовления. Несколько лет тому назад с этими предметами домашнего обихода были проблемы — их приходилось покупать. А если учесть, что территория интерната огромна, а чистоту соблюдать необходимо, то и средств на это уходило немало. И тогда на одном из участков посадили траву сорго. Получив первый урожай, попробовали плести сами. Сегодня веники делает целая бригада. Занятие это полезно не только с практической, но и с медицинской точки зрения. Оно успокаивает, концентрирует внимание, женщины становятся уравновешеннее, сдержаннее. Придумывают новые орнаменты, красивое оформление. Говорят, что никакой отдых не заменит им этих часов вдохновения. Потребности интерната удовлетворяют полностью, готовы плести и на продажу, но пока не нашли партнеров. Это помогло бы бюджету, а главное — дало бы стимул женщинам.

У некоторых в прошлом семьи, мужья, дети. А вот навещают их в основном мамы. Мужья не приходят практически никогда — как правило, узнав о страшном диагнозе, сразу разводятся с женами. Закон позволяет сделать это даже и без согласия самих женщин. Очень редко видят здесь и дочерей. Возможно, им просто психологически тяжело смотреть на матерей и представлять, что такое же будущее может ожидать их самих или детей. Ведь шизофрения может передаваться по наследству. В минуты просветления разума женщины грустно стоят у ворот и смотрят на дорогу. В глазах слезы. Они искренне не понимают, чем провинились перед близкими, почему их никто не навещает.

Одним из мощных средств терапии для интерната стала церковь. Недавно здесь открыли «комнату духовности» — молельную, где отец Владимир, местный священник, проводит службы. Женщины идут сюда молиться, поговорить с отцом Владимиром. Общение с ним становится своего рода отдушиной, дает силы жить дальше.

Наплыв посетителей наблюдается здесь лишь в те дни, когда интернатские получают пенсии. Тогда-то и проявляется неожиданный взрыв любви к больным женщинам. Всеми правдами и неправдами «любящие родственники» выманивают у них деньги и снова исчезают. Здесь хорошо знают сына 67-летней пациентки, который приходит сюда только в такие дни. Но помешать ему не могут. Мать сама с радостью отдает сыну последние копейки. И ей все равно, что он ни разу не принес ей хотя бы булочку или конфетку. Главное — навещает, проведывает. И горемычной пенсионерке многие завидуют. У них-то вообще никого нет. Но, несмотря ни на что, женщины живут надеждой. Надеждой на то, что завтрашний день будет хоть чуточку светлее и добрее.