20 мая бывшие пациенты петербургского психоневрологического интерната Виталий Кочеров и Наталья Сергеева забрали свою дочь Аню из дома ребенка. «Она зашла в нашу квартиру и сказала, что будет теперь тут жить у себя. Мы с Натальей гордимся», – говорит Кочетов. За пять дней до этого суд принял решение в пользу супругов, постановив вернуть им ребенка.

Виталий и Наталья ждали этого решения пять лет: они восстановили дееспособность, отсудили у города квартиру, нашли работу и научились жить вне стен интерната. Все это супруги делали ради единственной цели – самостоятельно воспитывать девочку. Дело в том, что Аню сразу после рождения отняли у родителей и поместили в дом ребенка.

Первую беременность от Виталия Наталью, как она утверждает, заставили прервать. «Лекарствами обкололи, увезли, сделали аборт», – рассказывает она.

Когда она забеременела во второй раз, Виталий организовал побег из психоневрологического интерната (ПНИ) №1 Санкт Петербурга. Он перепилил решетку на окне, принес из города верхнюю одежду, и ночью вместе с Натальей они сбежали в город.

«Другого выхода сохранить ребенка не было», – объясняет Виталий.

Наталья Сергеева и Виталий Кочеров. Фото из личного архива

Они сняли комнату. «Документов у нас не было, они в интернате остались, а хозяйке съемной квартиры наплели, что мы, как Ромео и Джульетта, сбежали от родителей, потому что они препятствуют нашей любви. Я придумала, Виталик врать не умеет», – вспоминает Наталья.

Через несколько месяцев, когда делать аборт уже было поздно, Наталья и Виталий вернулись в интернат.

Виталию Кочерову 46 лет. Он попал в детский дом, когда ему было три года. Там ему поставили диагноз «умственная отсталость в легкой степени». Людей с таким заболеванием считают способными к самостоятельному проживанию, но Виталию после детского дома идти было некуда: мать выписала его из комнаты в коммунальной квартире в центре Петербурга. В результате он оказался в ПНИ №1. Виталий жил в открытом отделении: имел возможность выходить в город, распоряжался своими деньгами, работал, а в интернат приходил только ночевать.

«Так-то никаких ограничений из-за здоровья у меня не было, лишь память не очень хорошая, – но ничего менять не хотел. Становилось совсем плохо – выпивал. Жил, как многие, которые из детских домов, пока не встретил Наташу», – рассказывает Виталий.

Она младше мужа на 14 лет и тоже попала в детский дом в три года. Затем Наталью Сергееву ждала школа-интернат и психиатрическая больница. Там ее заочно признали недееспособной, то есть лишили всех гражданских прав, и отправили в тот же самый ПНИ №1.

«По решению суда, сказали, но я на этом заседании не была. Узнала – мол, я теперь не совсем человек – только через несколько лет», –рассказывает Сергеева. Свой диагноз она не называет. Она держится бойко, уверенно, о своей жизни рассказывает с веселой иронией, без намека на жалость к себе. У Натальи вторая группа инвалидности – такая же, как и у Виталия.

Они встретились семь лет назад, весной, во внутреннем дворике интерната. «На лавочке сидел парень пьяный. Подошла к нему и спрашиваю: "Какое у тебя горе? В стакане его не утопишь". Познакомились», – вспоминает Наталья. Виталий стал приходить к ней в гости в женское отделение. «Влюбился, потому что я сильная, с характером. Например, понравился мне Виталик, а то, что он выпивает, – не очень. Заставила его бросить пагубное дело», – рассказывает Наталья. «Привязался к ней. Скучал, когда ее в психбольницу отсылали, работать не хотелось, ничего не хотелось», – продложает Виталий.

Сергееву часто отправляли из интерната в психиатрическую больницу «за проявление характера».

Официально объясняли: пациентке нужна срочная врачебная помощь. Наталья и Виталий говорят, что «больничка» – один из видов наказания для строптивых пациентов. «Никого не боялась и всем всегда говорила правду. Однажды нам в столовке на обед давали гадость, а в это время проходила проверяющая комиссия. Я полотенце повесила через руку, как официант, в другой тарелка с едой. Подхожу к чиновникам и хитро так спрашиваю: “Откушать, господа, не хотите?” Не успела комиссия уехать – меня снова в психбольницу», – смеется Наталья.

Администрация интерната не мешала влюбленным встречаться.

«Наташу даже иногда отпускали ко мне ночевать. В этом интернате руководство не звери. Нормально к нам относились. Часто в психушках любить не позволяют, чтобы не было детей, а нам повезло», – продолжает Виталий.

Дочь Аню сразу после рождения забрали в психоневрологический дом ребенка №3 Петербурга. Наталья не имела права воспитывать дочку: по закону недееспособные не могут выполнять родительские обязанности. Сергеева говорила врачам, что Виталий отец ребенка, а ей отвечали, что это еще надо доказать: по закону недееспособные не могут нести ответственность за свои слова.

«Мне надоели их дурацкие объяснения, что мы можем, а что нет. Решил, что я, взрослый человек, действовать буду, как мне надо. Сам всю жизнь в детских домах, интернатах, и дочь моя так же... Решил – не бывать такому: Аня моя вырастет дома в полной семье», – вспоминает Виталий.

«Мы в детском доме голодали и воровали. На холод нас ночью выставляли в качестве наказания. Детдом не то место, где должен расти ребенок при живых родителях. Решили бороться за Аню», – добавляет Наталья.

Началась длительная борьба с системой – именно так Виталий и Наталья описывают возвращение своей дочери.

Пара пришла к администрации ПНИ и заявила, что хочет выписаться и жить «как нормальные». Им ответили: «Хотите – делайте. Мешать не станем, но помогать вам устраивать судьбу вне интерната – не наша работа». У Натальи восемь классов образования. У Виталия – три. Они никогда не пользовались интернетом и компьютером, не платили за коммунальные услуги, не уезжали дальше пригородов Петербурга.

Наталья вспомнила, что в одной из газет, которые выписывал интернат, была статья об общественной организации «Гражданская комиссия по правам человека», которая занимается помощью людям с психическими заболеваниями. «Там нам рассказали, что надо делать, и нашли адвоката Дмитрия Бартенева. Он помогал в судах, с документами разными. Письма в разные инстанции сама очень быстро научилась составлять», – рассказывает Наталья.

Борьба за Аню и жизнь «как у нормальных» продолжалась пять лет. За это время удалось доказать отцовство Виталия, вернуть Наталье статус дееспособного гражданина, что автоматически означало восстановление ее в родительских правах. Они добились права регулярно навещать дочь в доме ребенка.

Наталья Сергеева с дочерью Аней. Фото из личного архива

Следующим этапом стало получение квартиры – этого Виталий добился в 2011 году через суд. «У нас целая папка переписки с жилищным комитетом Петербурга. По закону сиротам положено жилье, но нам пришлось заставить выполнять этот закон», – рассказывает Наталья.

«Трудно было, приходилось стены пробивать, иногда казалось – все против нас. Не то чтоб люди злые… просто эта система – как круг, а мы разорвать его решили, – рассказывает Сергеева, – интернат помог мне вернуть дееспособность, потому что я их достала. Им проще было сделать то, что мы просили, чем воевать.

Директор много раз спрашивал: а нельзя бороться за "жизнь как у нормальных" без скандалов и обращений во все инстанции? Нельзя.

В нашей стране по-другому никак – и больным, и здоровым, и сиротам, и домашним».

Свою дочь Наталья и Виталий навещали каждую неделю, она все время спрашивала, когда мама и папа заберут ее домой.

«Мы обратились в дом ребенка: мол, отдавайте дочь. У нас все есть: дееспособность, квартира, работа», – говорит Виталий.

Но администрация дома ребенка в ответ сначала ограничила через суд Виталия в родительских правах, а потом подала иск с таким же требованием к Наталье. В апреле 2013 года Виталий, снова через суд, смог восстановить свои родительские права, а от иска к Наталье дом ребенка отказался уже самостоятельно. Тем более, уже была известна дата судебного заседания по делу пятилетней Ани, которую родители требовали вернуть в семью.

Заместитель главного врача по лечебной работе психоневрологического дома ребенка №3 Санкт-Петербурга Валерия Александрова в апреле не сомневалась в том, что оставлять ребенка с Натальей и Виталием нельзя.

«Отдать Аню родителям – испортить ей жизнь. Она сейчас развита лучше, чем ее мама и папа вместе взятые. У нас с детьми занимаются профессиональные педагоги и педиатры. Сергеева – неадекватная, она с диагнозом. А если убьет Аню? Кто за это будет отвечать? Не надо мне нечего возражать. Семейные ценности? Они лучше всего прививаются в доме ребенка», – говорила Александрова.

На вопрос, зачем здоровую девочку держать в специализированном учреждении, она ответила, что если ребенок сирота, он уже находится в ненормальном психическом состоянии и нуждается в реабилитации. На возражение, что у Ани любящие родители, Александрова говорила, что видела, как они с ней общаются: «не умеют».

Главный врач дома ребенка Дмитрий Пеньков был настроен менее категорично. «Аня привязана к родителям и хочет жить с ними. Я готов был им отдать девочку, но только по решению суда. Под его ответственность, потому что на себя такое решение я взять не могу. Они же из ПНИ», – резюмирует Пеньков.

«У руководства дома ребенка крайне предвзятое отношение к моим клиентам. Дом ребенка несколько лет назад через суд ограничил Виталия в отцовских правах из-за того, что он был проживающим в психоневрологическом интернате. В медицинском заключении было написано, что Кочеров не представляет опасности для ребенка и социализирован (Виталий работает – оператором в прачечной. – "РП"). Но у сотрудников детского дома в голове такая схема: если человек жил в психоневрологическом интернате, значит, не может воспитывать дочь. Неважно, какой это человек и какое у него заболевание», – комментирует адвокат родителей Дмитрий Бартенев.

Интернат №1, где долгое время жили Наталья и Виталий, недавно переехал из центра Петербурга в Зеленогорск. Это большое, на 1400 мест, новое здание светлого цвета, окруженное кирпичным забором. На торце – изображение святого Пантелеймона-целителя. Во внутреннем дворе никого нет, в коридорах тоже пусто.

Психоневрологический интернат №1

Директор интерната Александр Гильченко считает, что дочь его бывшие пациенты решили забрать из дома ребенка напрасно. «Не развелись бы через год! Семь лет у них в интернате были отношения, а в городе еще увидим, что получится», – говорит директор.

Он очень раздраженно отвечает на расспросы: «Мы проживающих женщин аборты не уговариваем делать. Лично мне, объясните, какая разница? Есть правило: с детьми в интернате жить нельзя. Если проживающая забеременела, ребенка определяем в дом ребенка».

На вопрос, как реагирует администрация на романы, которые происходят между пациентами, директор интерната отмечает, что в учреждении проживают в основном пожилые люди. «Никого насильно не держим, но и устраивать их жизнь вне наших стен – не работа сотрудников интерната», – объясняет Гильченко.

На вопрос, почему интернат помог Наталье восстановить дееспособность и дал им положительные характеристики для суда, Гильченко ответил, что «произошел прогресс в результате эффективной реабилитационной работы». И добавил, что Наталья была «весьма проблемным проживающим, по ней не скучаем». «Думаете, психоневрологический интернат – адское место? Здесь люди получают помощь и поддержку, которую они годами не видят от родных», – переживает Гильченко. Впрочем, показывать интернат врач отказывается: «Поработай у нас месяц санитаркой, тогда все сама увидишь».

Беспокойство директора по поводу вопросов об абортах объяснимо.

Исполнительный директор общественной организации «Гражданская комиссия по правам человека» Азгар Ишкильдин утверждает, что в психоневрологических интернатах делают все возможное, чтобы свести вероятность беременности у пациенток к минимуму.

«Не позволяют проживающим разного пола общаться друг с другом. Женщин не выпускают в город. Применяют и более жестокие меры. Неоднократно получали жалобы от женщин, которых насильно стерилизовали в ПНИ», – рассказывает правозащитник.

Например, по его словам, в 2005 году в ПНИ №5 Московской области принудительно стерилизовали около 30 девушек. Через четыре года в Озерском ПНИ города Перми 14 женщин насильно лишили возможности иметь детей.

В 2011 году в Волгограде двух пациенток местного ПНИ стерилизовали без их согласия. Одной из них удалось возбудить уголовное дело против руководства интерната и больницы, в которой проводилась операция, она отсудила полмиллиона рублей. «Последнее время таких диких случаев стало меньше. Руководство интернатов уговаривает женщин делать аборт. Очень настойчиво. Убедить в этом нетрудно: женщины находятся в зависимости от руководства ПНИ. Самый главный аргумент врачей: незачем рожать больных детей. Он не имеет под собой медицинских оснований. Существуют только косвенные доказательства, что психические заболевания передаются по наследству», – говорит Ишкильдин.

Исполнительный директор общественной организации «Независимая психиатрическая ассоциация России» Любовь Виноградова также считает, что убедить женщину сделать аборт – самое распространенное решение проблемы для администрации ПНИ. «Большинство врачей в таких учреждениях понимают, что если человек имеет психическое заболевание, он не способен создать семью и стать родителем. Подобный унифицированный подход неправомерен и жесток. Вопрос о сохранение беременности у женщины с психическим заболеванием должна решать специальная комиссия индивидуально. Так происходит во многих западных странах», – говорит Виноградова.