Да, дети, убитые иностранными приёмными родителями, это ужасно. Да, Артёма Савельева жалко, испытание он прошёл совершенно непосильное, и психологам с ним ещё работать и работать.

Но причём тут гражданство усыновителя?

Сколько детей, родных и приёмных, погибает ежегодно от рук родителей? А сколько погибает в интернатах? Астахов заявил, что таких случаев в России около 2000 в год. Но это только официальная статистика.

В США таких случаев было 12 за всё время. И про каждый случай пресса писала много и в деталях. А про «наших детей», погибших внутри страны, только изредка могут в жёлтой прессе написать. «Папа выбросил из окна приёмных дочек», «Пьяная мама с младенцем на руках вышла из окна седьмого этажа», «Отчим насиловал девочку с трёх лет». Спасибо газете Life.ru. Но Астахова такие случаи не волнуют. И по эфирным каналам их не показывают. Потому что это не интересно, не политично.

Сколько новорождённых детей российские женщины оставляют в роддомах, выбрасывают на улицу, а то и в мусорные баки? По заявлению председателя думского комитета по делам семьи, женщин и детей Елены Мизулиной (фракция «Справедливая Россия»), выступившей в нижней палате 23 апреля, детей-сирот в России сейчас 697 000! Это на 20 000 больше, чем было в годы Великой отечественной войны. Две трети из нынешних сирот имеют живых родителей.

А ещё есть не посчитанные беспризорники, которые не хотят жить в ужасе детского дома, предпочитая ему улицу.

И что же делает наше государство, чтобы дать детям с искорёженной судьбой хоть какой-то шанс? Облегчает процедуру усыновления? Выдумывает программы, стимулирующие людей усыновлять и не бояться «чужих» детей?

Конечно, нет. Лучше ввести паспорт здоровья школьника, искать повод отобрать детей у родителей и вообще ограничить международное усыновление (пока с США), чтобы защитить «наших детей» от этих диких заморских людей.

Господин Астахов вообще сравнивает усыновлённых за границу детей с погибшими! С формулировкой «Россия ежегодно теряет»…

С тех пор, как международное усыновление стало возможно, за рубеж уехали 60 тысяч детей из России. Ежегодно из 14 тысяч усыновлённых детей 4 тысячи уезжают за границу. Притом, что на оформление документов у иностранцев уходит 4—5 лет!

«Частный корреспондент» нашёл несколько иностранных семей, которые взяли «наших детей» и сделали их своими.

Кристина

Десятилетняя Кристина с гордостью показывает свою коллекцию кукол. Вот эта, в национальном костюме — местная, из Ставангера. Вон та, что за стеклом в шкафу — немецкая, а за ней — целый хоровод: индийская, тайская, греческая, турецкая и даже ирландская. Всех их Кристина лично собирала в тех странах, куда она с родителями приезжала на экскурсию. На будущий год она, её мама Альма и папа Сигурджон собрались в заокеанское путешествие — в Канаду. «Скорее бы лето, я так хочу там побывать», — в предвкушении закрывает глаза Кристина, крепко прижимаясь к отцу.

Трудно поверить, что ещё примерно шесть лет назад этот жизнерадостный ребёнок, так органично вписавшийся в семью норвежцев Альмы и Сигурджона Берг, воспитывался в одном из сибирских детских домов, с, мягко говоря, дурной славой.

«Когда мы с мужем приехали оформлять документы на удочерение, Кристина была худенькой, полуголодной, затравленной и болезненной, — рассказывает госпожа Берг. — Изначально мы хотели усыновить какого-нибудь мальчика, но она так впилась в меня своими голубенькими глазёнками, что я не смогла устоять».

«Нас долго проверяли, — добавляет папа Сигурджон. — Специальные службы интересовались нашим финансовым положением, состоянием здоровья, сколько комнат у нас в доме, где наши родные дети и ещё много всего прочего. Но, слава богу, после нескольких лет проверок и бюрократических проволочек, Кристина стала нашей дочкой, и мы сразу же увезли её в Норвегию».

Чета Берг — пенсионеры. В прошлом он — нефтяник, она — сотрудник гуманитарной организации. «Двое наших детей давно выросли и разъехались кто куда, — горько усмехается Альма. — Очень хотелось на старости лет не оставаться в одиночестве. А дочка стала для нас той отдушиной, благодаря которой жизнь обрела новый смысл».

Забрав Кристину из России, Берги первым делом озаботились её здоровьем. Только за два первых года приёмные родители лечили её на лучших курортах Испании, Словении и Болгарии. Из затравленного зверька малышка быстро превращалась в ребёнка из вполне благополучной западной семьи.

аквапарке в Сиднее плавала с настоящими дельфинами, — смеётся Кристина. — Но больше всего мне понравилось, когда в Португалии папа взял напрокат яхту, и мы целую неделю путешествовали по океану».

Едва ли не со слезами на глазах Сигурджон вспоминает, как девочка была шокирована тем фактом, что у неё будет своя большая комната, масса игрушек и — самое главное — настоящий взрослый велосипед. Первое время приёмных родителей девочки контролировали как сотрудники местных социальных служб, так и представители российской стороны.

«Сначала к нам приходили часто, — вспоминает Альма Берг. — Что-то скрупулёзно записывали в свои блокноты, проверяли счета и, наконец, подолгу беседовали с дочкой. Но потом, по-видимому, поняли, что Кристину здесь никто обижать не собирается, и проверки приобрели периодический характер».

Сейчас девочка учится в четвёртом классе престижной школы в Ставангере. Мечтает стать художником, а в свободное время — путешествовать. Естественно, вместе с мамой Альмой и папой Сигурджоном, которые, несмотря на свой пожилой возраст, вновь полны жизненной энергии и оптимизма.

Максим

Счастливое завершение сиротской жизни ожидало и 15-летнего Максима, воспитывавшегося сначала в доме ребёнка, а затем в специализированном интернате для умственно отсталых детей в Мордовии. Согласно документам, двухнедельного малыша подбросили к ступенькам вагончика на строительной площадке. В пояснительной записке мать сообщила, что является одиночкой и не располагает достаточными средствами для того, чтобы воспитывать мальчика. Кроме того, у него дурная наследственность, написала мамаша.

Малышу не повезло с самого начала: его заметили только под утро. На двадцатиградусном морозе в простеньком солдатском одеяльце он пролежал не менее семи часов. С признаками обморожения мальчика доставили в больницу, где за его жизнь врачи боролись несколько месяцев. После продолжительного лечения он оказался в доме ребёнка и, в конце концов, в интернате.

Потенциальный усыновитель, немец Дитер Кнаусмюллер познакомился с тогда ещё семилетним Максимом во время посещения интерната в составе группы психологов из Берлина. «Я пришёл в ужас от увиденного, — говорит Дитер, — За вроде бы красивым фасадом здания скрывалась настоящая психиатрическая больница. Маленькие дети были закрыты в палатах, и лишь наиболее спокойным разрешалось гулять по коридорам и холлам. Максима я увидел сразу. Он постоянно кивал головой, неестественно улыбался и практически не разговаривал».

Впоследствии Кнаусмюллеру объяснили, что мальчик страдает тяжёлой формой аутизма, не умеет читать и писать, а также с трудом воспринимает окружающую действительность. Как оказалось впоследствии, предварительный диагноз оказался неправильным. У Максима был абсцесс головного мозга — тяжёлое заболевание, возникающее вследствие повреждения черепа и развития инфекции. На проведение же дорогостоящей операции за рубежом ни у администрации учреждения, ни в городском бюджете денег не нашлось.

«Трудно сказать, когда именно у меня возникла мысль усыновить Максима, — продолжает Дитер. — Но, вернувшись домой, я немедленно поделился своими мыслями с женой. К счастью, супруга полностью меня поддержала: и мы подали опекунские документы».

Следует особенно отметить, что сначала воспитатели интерната посмотрели на немецкую парочку, как на двух сумасшедших. Дескать, зачем двум молодым перспективным людям (жена Дитера Марианна работает доктором в престижной берлинской клинике) возиться с почти безнадёжным мальчиком, который наверняка до конца своих дней останется инвалидом. Но супруги оставались непреклонными, и после оформления необходимых документов увезли Максима в Германию.

Всё произошедшее дальше вполне можно назвать настоящим чудом. Мальчику была проведена сложнейшая операция, а на восстановительный период он вместе с новыми родителями отправился в элитный санаторий на берегу лесного озера. После этого врачи заявили об огромном прорыве в лечении.

«Затем начались обучение по развивающим программам, велосипедные поездки, прогулки в горы и катание на лошадях, — говорит Марианна Кнаусмюллер. — О прошлой болезни Макса (приёмные родители называют его на немецкий манер. — Д.Б.) теперь напоминают лишь лёгкое заикание и иногда резкая перемена в настроении. А в целом он не отстаёт в развитии от большинства своих сверстников. Но даже не это главное. Он очень любит и меня, и моего мужа, называет нас мамой и папой, и очень сдружился со своими приёмными братьями. Макс стал частью нашей семьи».

Даша и Саша

Художник-оформитель из Буффало (Огайо, США) Мелинда Гутьеррес удочерила сразу двоих близняшек из России — Дашу и Сашу. Долгое время Мелинда, тогда работавшая в Санкт-Петербурге, принимала участие в благотворительной программе помощи детям-сиротам. С группой волонтёров она взяла шефство над детским домом в Ленинградской области — покупала игрушки и тёплые вещи, а также снабжала своих подшефных витаминами и деликатесами.

«Как-то уж само собой получилось, что приглянулись мне именно две крохи, которым мне непременно захотелось стать мамой, — говорит Мелинда. — В силу сложившихся обстоятельств у меня не может быть детей, а очень хочется отдавать им хотя бы частичку своего тепла. Ведь у меня мексиканские корни, и семьи у нас, как правило, большие».

И руководство интерната, и сотрудники социальных организаций пошли навстречу пожеланиям американки. Всё дело в том, что русская пара хотела удочерить только Дашу, оставив Сашу в детдоме, отмечает миссис Гутьеррес, но ведь это кощунственно — разлучать родных сестёр. Сейчас Мелинда, Даша и Саша (сёстрам уже исполнилось по 15 лет) живут в небольшом загородном доме под Буффало. Саша, как и приёмная мама, мечтает стать оформителем, а Даша выбрала карьеру юриста и собирается поступать в Калифорнийский университет.

«Меня всегда шокировали сообщения прессы об издевательствах американцев над усыновлёнными детьми из России, — говорит Мелинда. — Но, поверьте, такие случаи единичны, и они часто становятся предметом спекуляции. В том числе и политической».

Вдвоём будет веселее

Эту историю нам рассказал глава одного из районов провинциального города (по его просьбе город не уточняется).

В детский дом, расположенный в его районе, приехала пара американцев. Они захотели усыновить мальчика с синдромом Дауна. Руководство детского дома заподозрило какой-то подвох и отправило американцев на собеседование к главе района.

Судя по предоставленным документам, потенциальные усыновители были весьма образованные и обеспеченные люди зрелого возраста (хорошо за 50). У них были свои взрослые дети, хороший дом и достаточно средств, чтобы уже не работать. А ещё оказалось, что у них есть маленький приёмный ребёнок. Тоже с синдромом Дауна.

Наш собеседник признался, что сначала смотрел на них, как на сумасшедших.

— Извините за такой неделикатный вопрос, но зачем вам нужен больной ребёнок? Тем более второй?

— Понимаете, наши родные дети выросли и живут отдельно, у них своя жизнь. А у нас есть возможность, силы и время, чтобы позаботиться ещё о ком-то. Мы уже на пенсии, у нас большой дом. И в нём пусто без детей. И вот мы решили взять такого ребёночка. Мы его любим, занимаемся и вместе ездим отдыхать. Ему с нами хорошо, но скучно. Ему нужна компания. А если их будет двое — им же будет гораздо веселее и интереснее вместе.

Эти слова поразили нашего собеседника, который, как ему до того казалось, многое в жизни видел. Он сразу подписал разрешение на усыновление. «Нашему обществу ещё очень далеко до такого понимание жизни, её смысла и ценности» — закончил он свой рассказ.