
Ловушка бедности
Фотофильм Юлии Вишневецкой о бедняках Череповца:
ЛОВУШКА БЕДНОСТИ from yulia vishnevets on Vimeo.
«Ловушка бедности» — это социологический термин. На Западе он означает ситуацию, при которой человеку выгоднее получать социальное пособие, чем работать и платить налоги. У нас бедность расставляет другие ловушки. Их очень много. Это одна из них. Юлия Вишневецкая: "...Район Индустриальный. Это трущобы, душа Череповца, его самая старая часть, построенная в 50-е одновременно с градообразующим заводом «Северсталь». Здесь много заводских общаг. Рядом комбинат, плохая экология, поэтому жилье дешевое и убитое. Именно сюда попадают люди в результате невыгодных квартирных обменов. Именно здесь получают социальные квартиры детдомовцы и матери-одиночки. Наверное, нет смысла объяснять, что район этот очень алкоголизированный. Вместе с девушками из социальной службы "Восхождение" мы едем на старом трамвайчике мимо комбината, пробираемся через сугробы от остановки, идем дворами мимо круглосуточных магазинчиков и палаток, возле которых пьют пиво металлурги после смены. Я теряю ориентацию: хрущевки все одинаковые, при этом завод почему-то может неожиданно возникнуть с любой стороны. Вроде бы он остался справа, но смотришь налево — и там опять дымящие трубы. Ну и как тут не стать алкоголиком? Заходим в общежитие квартирного типа. На кухне уйма народу, притом что комнат в квартире всего три. Тут и несколько взрослых мужиков с татуировками, и бабульки в халатах, и беременная девушка, и куча детей. Идем в крошечную 11-метровую комнату Тани, подопечной "Восхождения". Сначала я удивляюсь, почему у нее такие странные выпученные глаза, но потом понимаю: проблемы со щитовидкой. У Тани двое детей и муж-ребенок. Большую часть комнаты занимает двухэтажная детская кровать. Внизу спит 7-летний Толик, наверху — 30-летний Олег. «Как я ни зайду, он все время спит», — жалуется веселая социальная девушка Настя. Когда Олег не спит, он лежит на том же самом месте и смотрит телевизор — через детский бинокль, потому что ему не хватает денег на очки. Стены ободраны: начали делать ремонт, но не доделали. Тут же, в комнате, холодильник и электроплитка, здесь приходится и готовить, и есть, и делать уроки. Младший сын Тани, двухлетний Дима, — диабетик. Саму Таню можно охарактеризовать одним словом — «неприспособленная». Она нелепо одевается, все роняет, путается в предметах. Видно, что бытовуха, с которой даже соседи-алкоголики легко справляются, дается ей с большим трудом. Купить ребенку шапочку для бассейна для Тани целый проект. Непонятно, как у нее получается тянуть на себе трех человек, собирать в школу старшего, делать три раза в день уколы младшему и еще по вечерам работать уборщицей в школе. По большому счету никак не получается: что-то все время выходит из строя. Таня — человек странный, но вовсе не глупый, говорит сухим и правильным литературным языком, без мата. Рассказывает свою невеселую историю: — Мы жили на Сахалине, а потом случилось несчастье - умер мой папа. Обвал на шахте случился. Мы собрались и поехали куда глаза глядят, в результате здесь живем. Почему здесь? Не знаю, это давно было... После школы встретила человека. Два года жили — не ругались, а как забеременела, начал обижать, родила — начал бить. Так и говорил - вон тубарь стоит. Я схватила полугодовалого ребенка — и куда глаза глядят, по съемным комнатам. Вот пока с Олегом не познакомилась. Сюда переехали - он комнату получил как бывший детдомовец. Больше всего я мечтаю жить в собственной квартире. Поэтому я надеюсь на программу «Молодая семья» — больше мне надеяться не на что. Олег уже полгода не работает, потому что на нем висит большой кредит в «Русском стандарте», который на самом деле взял его брат. Если он устроится на работу, они его найдут и будут вычитать половину зарплаты. Этот "Русский стандарт" везде найдет! Но меня это все не волнует: слава богу, этот долг не коснется ни меня, ни Диму, больше мне ничего не надо. Я спросила: А в случае смерти? Сказали, нет, не коснется... Я представляю себе, сколько тут надо разгребать социальным работникам, чтобы у Тани хоть как-то наладилась жизнь: устроить в детский сад ребенка-инвалида, убедить Олега все же пойти на работу, вести переговоры с банком, собрать миллион справок для расселения. Но надо, чтобы Таня и Олег сами этого захотели и сами все сделали. Мне кажется, что пытаться вытащить эту семью — безнадежный героизм, тем более что Таня сама не верит в свои возможности. — Мне в детском саду так и сказали: отдельно для вашего ребенка никто готовить не будет. Я надеюсь на программу «Молодая семья». Больше не на что, — твердит она, как зомбированная, - может наши дети будут лучше жить, чем мы? Десять лет пройдут - не успеешь оглянуться. Толя найдет работу, Дима найдет работу и тогда мы заживем... Захожу к Тане на следующий день. У нее милиция — комиссия по делам несовершеннолетних. Выясняют у соседей, бьет ли она детей. — Вот так чуть ли не каждый день: ходят и ходят, — комментирует Таня. — А я Толика всего-то легонько по губам шлепнула: молчи, говорю, не рассказывай людям, что Олег пьет. Толику всерьез грозит детдом. Социальные девушки пишут опровержение, они вообще всегда за семью и против детдома, в отличие от древнего государственного обычая защищать детей единственным способом — с помощью лишения родительских прав. Когда милиция уходит, подвыпившая соседка обращается ко мне с речью: — Репутация у нее непоправимая просто. Мы же хотели лишить ее материнства, вся квартира! Тебе скажу - им лучше в детдоме, чем с ней здесь. Я сама в детдоме выросла, сама знаю, что это такое. Она не кормит детей, она вообще никак не занимается с ними. Ей 32 - она Димку кормит титькой, пустым молоком, пустой водой вот этой кормит! Я в 6 утра ушла, я пришла в 12 - у ребенка припадок! Врачи приехали - говорят, дайте сладкого. А так он все равно умрет. Умрет ребенок, рано или поздно, он умрет, если у нее такое отношение будет. Я говорю, Димочка, иди поешь - так Женька кормит, я кормлю. Это нормально? ...По слухам, «Северсталь» начала вкладывать деньги в социалку после того, как один из ее руководящих сотрудников получил по башке от компании подростков в индустриальном районе, вплотную прилегающем к заводу. Естественно, результаты такой работы оценивать крайне сложно, но по крайней мере районы с экзотическими народными названиями «Китай» и «Техас» теперь уже не бьются стенка на стенку. — Если объединить все наши проекты в двух словах, то их связывает идеология «передачи ответственности» от государства к человеку, — говорит руководитель службы «Восхождение» Александр Викулов. — В Советском Союзе люди практически разучились самостоятельно решать основные жизненные вопросы — эти функции перекладывались на государство. Оно кормило бедных, оно определяло, как людям учиться, лечиться, где им работать. Мы пытаемся сделать так, чтобы этими вопросами теперь занималась семья. В СССР, например, был практически утрачен институт отцовства. На место отца символически становилось государство — оно занималось воспитанием, внушало свою систему ценностей. Мы пытаемся реанимировать в мужчинах отцовские инстинкты, у нас даже есть группа анонимных отцов — женщин туда не пускают. Девушки в «Восхождении» одна другой прекраснее. Их работа заключается в том, чтобы ходить в неблагополучные семьи и помогать им постепенно налаживать жизнь. «Клиентская база» формируется по результатам регулярного общения со школами, поликлиниками, детскими садами. «Клиенты» — это, как правило, очень бедные асоциальные семьи с большим количеством детей. Кто-то в семье почти всегда алкоголик. Первые несколько встреч уходят на то, чтобы установить контакт. Потом нужно выяснить, в чем главная проблема, почему ситуация не может сдвинуться с мертвой точки, что нужно сделать в первую очередь: разменять жилье, получить прописку, оформить инвалидность, записать ребенка в детский сад? Как правило, многое упирается в конфликты в семье и в то, что «клиент» не находит в себе сил дойти до собеса, загса или военкомата. — Как правило, «клиенты» избегают контактов с государством: они его боятся, у них уже был негативный опыт, — говорит Люба. — Тогда мы сами идем вместе с «клиентом» в опеку, в собес. Это нужно для того, чтобы у них появилась модель общения с чиновниками. Они научатся и дальше пусть ходят сами — мы же не можем поддерживать их вечно..."